Настороженное безмолвие Дальневосточного края

На Дальнем Востоке Щукин отказывается объять необъятное - дали, где так просто затеряться человеку, первозданную мощь лесистых сопок. Пишет то, что легко укладывается в зрачок, интимно пережито, понято изнутри. Внимание сосредоточено на небольшом, замкнутом отрезке пространства. По приезде в Москву художник еще долго слышит поразившее его настороженное безмолвие Дальневосточного края. Помнит, как лучи солнца ручьями струились по холмам и стекали вниз («Дальневосточный пейзаж», 1932). Узор, прочерченный светом в бурой осенней траве, вторил рисунку облаков, а все, что было вокруг, медленно забирала тень, и все, что было вокруг, совсем не воспринималось. Щукин, насколько мог, сокращал глубь и ширь пространства, по оно взмывало ввысь, и он следил, а после долго помнил, как небо, опрокинутое вниз, гляделось в землю, а земля - в небо. Когда долина лежит рядом, как на блюдечке, все хорошенько рассмотришь и запомнишь, а услышав и запомнив музыку природы, можно потом, спустя год или два, сочинять дуэты в унисон земли и неба. Художник сочиняет, поскольку ведет свою тему - тему гармонии уютной и дружелюбной природы. Уютной и дружелюбной, несмотря на безлюдье и безмолвье. Ведет он ее и на Кавказе. Пряное роскошество юга в «тему» не ложится. Зато пульсирующие светлячки - огни аула, мерцание полоски, прорезавшей ночь и повисшей между небом и землей («Горы», 1932), скользящие катера в закрытой со всех сторон бухте («На рейде», 1932); частокол кипарисов, огибающих гребни отлогих гор - вздохов земли («В горах», 1932), маленький паровоз, что упрямо пролагает себе путь в узком ущелье («Зеленый мыс», 1933), - пригодный материал для поэтичных, сдобренных юмором новелл о жизни в природе.


<<< Начало тридцатых годов

Принципу «по части - целое» >>>

<<<Оглавление>>>