Приобретения эти совпадают и с движением от живописи театральной к живописи станковой. И с изменением способов типизации. Явлениям особенным, из ряда вон выходящим, предпочитаются менее броские. Тем самым возрастает необходимость активного, творческого преображения. И в «Бывших», и в «Старой Москве» дано существенное в действительности. Но это существенное до того неординарно, что если бы и явилось в таком виде на самом деле, то казалось бы абсурдным, гротесково вымышленным. Подчеркнута исключительность. Все то, что «не на тему», - отсечено. «Старый Воронеж» (1933) абсолютно лишен признаков преднамеренности и исключительности. Чистой воды пейзаж. Очень узнаваемый. Очень русский. Осенний. Уютный. Чуточку грустный. С холмиком, речкой и небом. С утиным выводком вдоль речки и дощатым мостиком. Женщинами, нагнувшимися к воде, и бельем на веревке. С монастырской стеной на вершине пригорка под низкими серыми тучами. Знакомая картина среднерусской провинции.
Ветер колышет рыжую листву, отбрасывающую золотистые рефлексы на дома, что разбросаны там-сям на возвышении. Дома те разнятся. Знатный розовый с зеленой крышей и резными наличниками. Двухэтажный особняк с прилепившимися службами и высоким забором. Одноэтажные - крепкие, но победнее, похуже. И обыкновенные сараи, приплюснутые к земле.
В общем, пейзаж как пейзаж. Лирический. Написанный свободной, уверенной кистью. Вот только странно что-то. Один домик клонится налево, а тот, что рядом, - направо.
<<<Оглавление>>>