«Щелкунчик» - самый трудный для сценического воплощения балет Чайковского. Гениальная музыка, близкая по своему образно-конфликтному содержанию написанным в те же годы «Пиковой даме» и Шестой симфонии и обладающая большим симфоническим размахом, сочетается в этом произведении с драматургически беспомощным либретто, словно «задающим» дивертисментность всего второго акта. Берясь за постановку «Щелкунчика», Григорович, во-первых, укрепил его драматургию, объединив оба акта непрерывным развитием единого сквозного действия, во-вторых, построил его хореографию на основе развитых форм симфонического танца, отвечающего характеру музыки. В предшествующей постановке «Щелкунчика», осуществленной В. Вайноненом и долго не сходившей с наших сцен, все фантастические события (рост елки, война мышей и оловянных солдатиков, превращение игрушки Щелкунчика в принца, а Маши во взрослую девушку, их волшебное путешествие в прекрасный мир) трактовались как сон Маши. На сцене показывалось, как она засыпает, и затем происходили все волшебные превращения и приключения. В конце же Маша просыпалась, и все становилось на свои места. Содержание спектакля сводилось к детской сказке и ни в чем не выходило за ее пределы. Превращая «Щелкунчика» в философски-масштабное произведение, Григорович отказался от бытовой мотивировки фантастических событий. В спектакле Вайнонена сон Маши, наполненный и кошмарными видениями и радужными грезами, был «бытовым» сном со сказочным содержанием и мотивировался вечерними впечатлениями на празднике новогодней елки (нарядная елка, новые игрушки и вместе с тем «страшный» кукольный театр, шалости пугавшего девочку брата). А потому он оказывался преувеличенным претворением малых и случайных жизненных впечатлений. У Чайковского же и Гофмана (по сказке которого создан сценарий балета) фантастические события, наоборот, выступают как преуменьшенное (в духе детского и кукольного мира) воплощение больших и закономерных жизненных конфликтов, как художественная метафора, раскрывающая смысл жизни вообще.
<<<Оглавление>>>