Поэт русского леса, наш знаменитый пейзажист Иван Иванович Шишкин изображен на портрете работы Крамского во весь рост в окружении страстно любимого им родного пейзажа. Сильный, простой, величавый образ Шишкина великолепно передан его умным и чутким другом. «Шишкин на этом портрете напоминает мне Фарнезского Геракла, облокотившегося на суковатую палицу,— замечает народный художник В. Н. Яковлев.— Так, с сознанием собственной силы, облокотись на копье от зонта, стоит Шишкин, обремененный атрибутами своего прекрасного ремесла, спокойно-сосредоточенно вглядываясь вдаль. Мне думается, что чуткий Крамской сознательно придал ему эту классически величавую позу на фоне чисто шишкинского пейзажа. Этот образ силача, поэта-романтика — и вместе созерцателя-мудреца — очень верно вскрывает его подлинную, сущность, сущность художника-реалиста, правдиво отразившего все богатство русской природы».
Когда мы говорим Шишкин — перед нашими глазами встают образы,, полные эпической силы: царственные леса России, пронизанные солнцем и овеянные поэзией, глухие лесные урочища с исковерканными буреломом могучими стволами, позлащенные заходящим солнцем верхушки исполинских сосен, дубы-великаны, строевой лес, корабельные рощи... Когда мы говорим Шишкин — мы видим и зеленеющие под высоким солнцем тихие лесные опушки, и затерявшиеся в густых зарослях прозрачные ручейки, отражающие прибрежные березы, и голубой простор неба над простором! желтеющей ржи... Мы дышим свободнее и глубже, словно на нас и в самом деле повеяло смоляным ароматом сосны, свежей лесной сыростью, прелью прошлогодней листвы...
Кто только не упрекал Шишкина за однообразие сюжетов, за якобы присущую его произведениям «фотографичность» изображений, за «равнодушное копирование натуры»! Сейчас кажется удивительным, что подобная, репутация равнодушного и хладнокровного копировальщика природы могла сложиться у вдохновенного художника, который одним из первых в русском искусстве сумел открыть своим современникам красоту и поэзию родного пейзажа во всей его величественной простоте. Ведь до передвижников, к которым принадлежал Шишкин, художники академической школы изображали преимущественно южную природу, и даже такие новаторы пейзажа, как Сильвестр Щедрин и Сократ Воробьев, писали главным образом! живописные местности и уголки Италии. Но время, когда значительному художнику было «не к лицу» писать виды родной страны, отходило безвозвратно в прошлое. Передвижники с их обостренным интересом к народному и национальному содержанию искусства оказали огромное влияние и на развитие пейзажного жанра. Ведь не мог же тот поворот, который произошел в других сферах русского искусства — поворот к изучению и правдивому воспроизведению окружающей действительности,— не отразиться на судьбах пейзажной живописи в России. Демократическая эстетика, формировавшаяся под прямым воздействием идей Чернышевского, охватывала все шире и глубже всю проблематику нового искусства. Да и сам Чернышевский писал:
«Неужели для того, чтобы эстетически наслаждаться пейзажем, надобно воображать его себе театральной декорацией или чем-нибудь вроде картин панорамы Палермо, а не действительным пейзажем, с рекою, в которой мокрая вода, с лесом, в котором дубовые деревья очень крепки и массивны. ..» «.. .Прекрасных и величественных пейзажей очень много... Проезжайте двести, триста верст по дороге,— не говорим в Крыму или Швейцарии, нет, в Европейской России, которая, говорят, бедна видами,— сколько вам встретится на этом небольшом переезде таких видов, которые восхитят вас... В природе на каждом шагу встречаются картины, к которым нечего прибавить, из которых нечего выбросить».
Те новаторские задачи, которые так страстно и убежденно выдвигал перед русскими пейзажистами великий революционный демократ, нашли свое образное разрешение в произведениях Шишкина, целиком посвятившего свою напряженную творческую жизнь пристальному изучению русской природы, в которой все — от строения листка или малой былинки до гигантских сосен и дубов-великанов — вызывало в художнике чувство самозабвенного эстетического восторга. Вдохновенный поэт, тяготеющий к широким эпическим обобщениям, и тонкий естествоиспытатель-аналитик, внимательный к мельчайшей прожилке на дубовом листке, Шишкин явился перед будущими поколениями во весь свой рост, как крупнейший мастер русского национального пейзажа.
Крамской отчетливо сознавал историческое место Шишкина. Он отмечал в одном из своих писем:
«Шишкин нас просто изумляет своими познаниями, по два и по три этюда в день катает, да каких сложных... И когда он перед натурой... то точно в своей стихии, тут он и смел и ловок, не задумывается; тут он все знает, как, что и почему... Я думаю, что это единственный у нас человек, который знает пейзаж ученым образом... Все эти Клодты, Боголюбовы и прочие — мальчишки и щенки перед ним... Шишкин — верстовой столб в развитии русского пейзажа, это человек-«школа»...»
В творчестве Шишкина, в таких его картинах, как «Полдень в окрестностях Москвы», «Сосновый бор», «Рожь», «Лесные дали», «Сосны, освещенные солнцем», «Утро в сосновом лесу» и многих, многих других, русская природа предстает перед нами в том понимании и восприятии, которые веками складывались в народном сознании и удивительно соответствуют представлениям самого народа об окружающем его могучем изобилии бесконечно просторного зеленого мира, среди которого вырастали и трудились бесчисленные поколения русских людей. Поэтому-то искусство Шишкина так подлинно народно и так любимо в нашей стране.
«Человек-школа, но живая школа», — сказал о Шишкине Крамской в своем письме к тончайшему пейзажисту-лирику Федору Васильеву. Этими словами идейный вождь передвижничества как бы подчеркивал непреходящее значение шишкинского творчества для будущих поколений русских пейзажистов, в том числе и для тех, кто, подобно Васильеву и Левитану, пойдет вслед за Шишкиным и на основе его постижений объективной красоты русской природы претворит эту объективную красоту в столь же народных интимно-лирических образах.
Пейзажи Шишкина не уступили место пейзажам Левитана, а продолжали жить вместе и рядом с ними. За два года до смерти Левитана, в пору, когда выражение «левитановский пейзаж» уже прочно вошло в художественный обиход, Шишкин создает один из своих шедевров — «Корабельную рощу» (1898), могучую вольную песню о русской природе, от которой веет величавым спокойствием и невозмутимой силой. Мотивы, рассеянные по прежним работам Шишкина, слагаются здесь в могучую симфонию, былинный строй которой так торжественно и величаво повествует о вечной жизни вечно меняющейся природы.
На закате своих дней Шишкин снова предстает перед современниками как поэт русского леса, а заключенное в картине тонкое сопоставление могучей многовековой зелени сосен, то освещенных солнцем, то скрывающихся в тени и уходящих вершинами далеко за раму картины, с молодой порослью тонких сосенок, идущих на смену старым великанам, как бы подчеркивает это вечное движение жизни, вечную смену старого новым и молодым.
Богатство и разнообразие жизни русской природы, бодрое и радостное жизнеутверждающее чувство, которое охватывает зрителя «Корабельной рощи», говорят (и всегда будут ему говорить!) о неиссякаемых силах родной земли, о ее лесном богатстве, о ее величавой, нестареющей, вечно обновляющейся красоте.
«Корабельная роща» была впервые показана на XXVI выставке Товарищества передвижников и вызвала всеобщее восхищение. Друг Шишкина, художник К. А. Савицкий, тут же написал восторженное письмо своему нестареющему собрату:
«Картина заиграла, нота сильная, чудесная — поздравляю, не я один, все восхищены, браво... Сосной на выставке запахло! Солнца, свету прибыло!..»

---

<<< Владимир Егорович Маковский (1846—1920) <<<
>>> Исаак Ильич Левитан (1860—1900) >>>