Такой взгляд на вещи, содержащийся и в тексте, и в подтексте произведений, не позволяет Щукину с умилением созерцать руины, будь они хоть куда как живописны и эффектны, упиваться «самоигралыюстью» найденного им жизненного материала. Напротив, тут сам материал - испытание человеческой, художнической этики живописца. Бес-страстному сердцу и холодному разуму не дано возвести кусок «грязной действительности» в перл создания. Эстетизация здесь скорее, чем где бы то ни было, изобличит самое себя. А изысканнейшее живописное мастерство отвратит равнодушием, а то и цинизмом.
Художник с высоким душевным, нравственным потенциалом у отделяет себя от предмета изображения и не становится в позу судьи.
Полотно «Старая Москва» исхлестано резкими взмахами кисти, исполосовано колючими, мечущимися линиями, бугрится темными тугими наростами.
Щукин беспощаден, сооружая лабиринт трущоб. И одной достало бы на впечатляющую картину ветхости и разрухи. Где-то отвалился кусок штукатурки, выщерблены доски, истерлись, пожухли краски на покоробившихся стенах - не одно поколение маляров приложило тут руку. И живописец лепит шероховатую, шершавую поверхность, то наращивая мазки до сгустков сумрачных - свинцово-черных, багровых, ржавых, то расслаивая, - и оседают они в глубине глохнущими, приглушенными пятнами. Пепельными, бело-серыми, землистыми, бесцветно-белыми.
Где-то съехала дверь с петель, зияет подворотня, изъязвлены камень и бревна, и художник буравит дыры без разбору, долбит арку во всю стену, а в разверзшемся провале - темень непроглядная.
Автоматическое самозарождение >>>
<<<Оглавление>>>