Он рисует целыми днями, еще более наблюдает, запоминая, фиксируя в своей верной памяти жесты, движения, положения. Его художественное лицо еще не сложилось. За поверхностью явлений Мазерель еще не видит их связи, их первичных причин. «До войны я был грубым фламандским реалистом. Ярмарки, балы, девки и матросы. Я делал множество набросков окружающей жизни во дворах, улицах, притонах, однако сущность, смысл всего этого был мною не уловлен. Но война, которую тяжко переносить, сделала меня понятливым», так определил впоследствии Мазерель свою художественную позицию этих лет.
Война была великой воспитательницей Мазереля. Как Гроссу, Хартфильду, как многим другим, она открыла ему глаза. За хаосом повседневности, бестолковой сутолоки вечно спешащего, безжалостного к слабым капиталистического города, за контрастами роскоши и голодания Мазерель не видел раньше пружин, регулирующих и двигающих этот мир. Теперь многое стало ясным художнику; он увидел механику лжи и обмана, которую приводят в действие правящие круги для достижения своих целей. Увидеть, разоблачить эту ложь, этот обман помогла Мазерелю его особая позиция, занятая им по отношению к войне.
Империалистическая война кладет резкую грань в художественном развитии Мазереля. Она вызывает катастрофу в его личном существовании.
<<< Директор Академии живописец
Недоверие к делу «национальной» войны >>>
<<<Оглавление>>>