Особенным вниманием зрителей пользовалось полотно «Матросы в засаде». Возле него всегда было многолюдно. В центральном итальянском павильоне раскупались в тысячах экземпляров фото с картины. А интерес к ней не ослабевал.
Автором этого произведения был Ф. С. Богородский. Его жизнь и искусство необычайно ярки. Человек исключительной энергии и жизнерадостности, чем только ни занимался он. Студент-юрист в университете, акробат в цирке, артист эстрады, балетный постановщик в Государственной опере в Берлине. Выступал он и как поэт-футурист с чтением «поэзов». В годы первой империалистической войны сражался во флоте, затем в авиации летчиком. Еще на фронте он стал большевиком. В гражданскую войну по заданию партии был комиссаром флотилии, чекистом в Нижнем Новгороде, начальником особого отдела губчека в Оренбурге.
В 1920-е годы Богородский всецело отдается занятиям живописью, занимается во ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские), где решающее влияние на него оказал А. Е. Архипов. Это был важный момент в формировании Богородского как художника. Он видел пустующие залы выставок произведений «динамического супрематизма», «конструктивизма», «конкретивизма» и даже новейшего «метод-проекционизма», провозгласившего: «художник — отобразитель новых систем, объективно значащих вещей и работы». Он предпочел творческое освоение реалистических традиций—то, что давало ему возможность художественно выразить идеи великой борьбы в форме, доступной миллионным массам, призванным революцией к новой жизни. И было закономерным вступление его в Ассоциацию художников революционной России (АХРР), объявившую своей целью выработку стиля «героического реализма». Место коммуниста Богородского было в рядах художников-ахрровцев, боровшихся за генеральную линию развития советского искусства.
Созданию картины «Матросы в засаде» предшествовали портреты беспризорных, написанные Богородским в середине 1920-х годов, — значительное явление в истории советской живописи.
Работа Богородского над картиной «Матросы в засаде» явилась важным этапом в его творческом развитии.
На замысел картины повлияла пьеса В. Н. Билль-Белоцерковского «Шторм», премьеру которой Богородский видел в декабре 1925 года в Театре МГСПС (Московского городского совета профессиональных союзов). В этом спектакле, имевшем большой успех, впервые появился «матрос-братишка», роль которого блестяще исполнял В. В. Ванин. «Я никогда не забуду, — рассказывал художник, — того огромного впечатления, которое произвел на всех этот талантливый актер. Еще свежи были в памяти картины гражданской войны, еще не развеялся пороховой дым боев и не зажили раны у советских людей, нанесенные не только врагами, но и тифозными эпидемиями, голодом и холодом жестоких двадцатых годов... В постановке спектакля «Шторм» эта суровая эпоха была показана исключительно сильно и правдиво. Образ простого матроса, «братишки», беззаветно отдавшего себя служению революции, был так вдохновенно создан В. В. Ваниным, что остался до сих пор в актерских решениях непревзойденным. Скрывать нечего — именно этот яркий облик «братишки», пожалуй, и пробудил во мне страстное желание показать в живописи пережитое мною в романтические годы гражданской войны».
Но, несмотря на такую оценку спектакля и искусства артиста Ванина, следует отметить, что сам Богородский создал образ матроса-братишки значительно раньше, еще в 1920 году, но не средствами живописи, а в стихах, кончавшихся так:
Фуражка вломана в затылок
И шпалер всунут в брюки клеш.
Какая дьявольская сила
В девизе пламенном «даешь!».
Этой теме был посвящен целый сборник его стихов. Но вместо подобных анархистско-футуристических ноток, звучавших в начале 1920-х годов не только в поэзии, но и в живописи Богородского, картину «Матросы в засаде» отличает уже настоящая, высокая революционная романтика и реализм.
В основу сюжета картины художник положил эпизод, пережитый им на Дону в 1919 году, когда вместе с матросским отрядом он, его комиссар, участвовал в тяжелых боях. «Матросские отряды шли по Дону, — вспоминал об этом времени Богородский. — Шли молча и сосредоточенно. Винтовки казались тяжелее обычного. Иногда проходили через раздавленные селения, натыкаясь на вздутые трупы лошадей, изредка втискивались в маленькие железнодорожные станции, перешагивая скорченные тела красноармейцев, сваленных в тифозном бреду на липкий пол... Ползли тяжкие дни. Голодные, оборванные матросы несли раненых и больных, но ни одной жалобы не было слышно среди измученных людей! Это шла великая русская сила! Шли «братишки», чтобы опять расправить свои плечи в полосатых тельняшках и ураганом снести с лица земли белогвардейскую сволочь!»
Богородский изобразил в картине полный драматизма момент: пятеро уцелевших из отряда матросов ждут в засаде врага. Белогвардейцы уже где-то близко, это ощущается по тому, как застыли в ожидании моряки. Общую напряженность художник передает, искусно раскрывая состояние каждого из них.
Стоящий впереди самый опытный и старший решительно шагнул, держа револьвер в руке. Его лицо спокойно. Чувствуется большая выдержка. Но вместе с тем он первый готов кинуться в смертельную схватку с врагом. Это комиссар. Возле него волнуется молодой матрос, опустившийся на одно колено. Он протягивает руку, останавливая первого, как бы говоря: пусть подойдут поближе. И уже совсем горячится, прямо кипит «братишка» со знаменем, прижатым к груди. Он вскинул наган, готовясь стрелять. Но на его плечо твердо легла ладонь товарища: подожди, браток! Выразительно передана пригнувшаяся фигура матроса, стоящего последним. Опершись на винтовку и чуть склонившись, он напрягся, как сжатая стальная пружина. В его руке тускло мерцает граната, и уже сброшен с плеча бушлат, чтоб не мешал броску...
Драматизм происходящего оттеняют детали картины. Это снятое с древка красное полотнище, которое матрос готовится бережно укрыть под бушлатом. Это висящий неподалеку меченный двухглавым орлом белогвардейский приказ. Внимательному зрителю он может рассказать о многом, этот приказ, оставшийся на стене. Он означает и то, что матросы здесь недавно и не успели его сорвать, и что все это происходит в логове врага. О жарких боях сообщают выщербленные пулями стены, обломки кирпичей, вырванные взрывами.
В композиции картины художник добился большой цельности и образности. Подчеркивая стойкость матросов, он показал их тесной группой, слитно, плечом к плечу. Именно потому художник остановился на передаче момента, предшествующего бою. Ведь нетрудно понять, что, если бы была изображена схватка, фигуры, будучи показаны в сильном движении, оказались бы невольно отделены друг от друга, что было бы менее выгодно для создания цельного пластического образа в картине. Художник так передает начальный момент действия — перед боем, что это уже характеризует и все действие в целом.
Аналогичный подход к выбору сюжетного момента в картине был свойствен и художественной практике крупнейшего мастера батальной живописи XIX века — В. В. Верещагина, который очень редко изображал само сражение, предпочитая показывать момент или предшествующий его началу, или после окончания боя. Богородский следует этой традиции реалистической батальной картины и совершенствует ее. Он изображает в композиции низкий горизонт и придает фигурам матросов монументальность.
Художник сумел выразить верность матросов делу партии, их революционную ярость, готовность биться, пока руки держат оружие, а глаза видят врага. Картина убеждает и волнует большой жизненностью и правдивостью.
Впечатляющая сила композиции и ее цельность не были случайными. Богородский долго и упорно работал над композицией и отдельными образами. Он вспоминал, как писал картину: «Для картины мне позировали скульптор А. Горчилин — старый большевик — и художник Н. Ерушев, тоже старый большевик. Матроса в кожаной тужурке с прижатым к груди красным знаменем изображал художник А. Герасимов».
Полотно «Матросы в засаде» было впервые показано в Москве на десятой выставке АХРР, посвященной десятилетию Красной Армии. В творчестве Богородского эта картина положила начало большой серии полотен, посвященных матросам в боях гражданской войны. Среди этих произведений были такие, как «Братишка» (1932), «Отец и сын» (1932), «Нашли товарища» (1933), «Музыка» (1937) и другие. Зрители писали художнику, что эти картины «воплощают в себе целую эпоху героической борьбы за торжество Октябрьской революции. Каждый матрос по-своему типичен, с неотделимо индивидуальными чертами, но это не просто натура, это воплощение матросской массы, которая огнем и кровью боролась за октябрьские завоевания. .. От матросов в бескозырках и распахнутых полушубках, обвитых патронташами, пахнет порохом гражданской войны. Так рисовать матросов мог художник, проникшийся страстью революции». Добавим, что сам Богородский придавал огромное значение эмоциональной стороне искусства, и об этом он говорил: «Только эмоциональное искусство, искусство страстное, темпераментное, искусство, зажженное любовью или ненавистью, волнует художника и зрителя, активизируя его. И в этой эмоциональной напряженности, в идейной страстности вся сила реализма, в противовес формализму — этому бездушному изобретательству, скрывающему внутреннюю опустошенность и никчемность. Вспоминая свои работы, я констатирую с удовлетворением, что плохо ли, хорошо ли — моя кисть была безоговорочно отдана на служение проблеме выражения эмоциональных начал в живописи, рожденных идеями социалистической революции».
Картина Богородского «Матросы в засаде» была первым произведением в советской живописи, ярко запечатлевшим героические образы матросов гражданской войны. Она получила большую известность и была удостоена премии Реввоенсовета.
<<< Георгий Георгиевич Ряжский (1895—1952) <<<
>>> Константин Федорович Юон (1875—1958) >>>