Картина А. А. Рылова «В голубом просторе» относится к числу тех произведений, с которых принято начинать историю советской живописи. И это совершенно правильно, так как она является одним из первых созданных в советские годы значительных в художественном отношении произведений и притом таких, которые не только сохранили свое историческое значение, но и сегодня привлекают нас непосредственно, доставляют нам живое эстетическое переживание. Ее историческое значение и высокое художественное качество признаются всеми. Вместе с тем она является итогом многих поисков и достижений Рылова. В ней соединяются жизнерадостная эпичность «Зеленого шума» с драматизмом «Лебедей над Камой» и лиричностью «Чаек». Символика полета могучих птиц над водой приобрела здесь новое звучание. Ее волевое, действенное начало дано не в борьбе, а в спокойной гармонии с морем и небом.
Легко и свободно летят прекрасные белые птицы на своих огромных крыльях. Они словно купаются в этом пронизанном светом голубом просторе, то свободно паря, то повертываясь в воздухе, то изредка взмахивая крыльями. И так же свободно и вольно, спокойно и плавно клубятся в воздухе большие кучевые облака. А внизу, под ними, линии
перистых облаков как бы подчеркивают общее направление движения, те горизонтали, на которых строится каркас композиции.
Этому спокойному, парящему движению птиц и облаков соответствует также спокойное колыхание небольших синих волн тяжелой океанской воды, легкое, плавное скольжение корабля. На всех парусах он несется по волнам, как птица, словно лишь слегка касаясь поверхности воды, весь — олицетворение того же свободного, беспрепятственного и бесшумного, летящего движения.
Это ощущение летящего, скользящего движения так захватывает зрителя, он так переживает полет птиц и движение корабля, что ему, как человеку, находящемуся на движущемся предмете, начинает казаться, что движется скалистый берег.
При этом как бы «плывущем» характере изображения оно смотрится весьма устойчивым, а потому само движение становится непрекращающимся, вечным. Композиционное расположение предметов и цветовых пятен создает равновесие композиции и утверждает передний план картины. Движение развивается справа налево, параллельно картинной плоскости. Она подчеркивается и цветом. Общая, голубая с зеленоватым, красочная гамма картины строится по классическому принципу ослабления и усветления цвета в глубину. Небо, синее наверху, держит передний план, и этому соответствует темно-голубой цвет воды внизу с зелеными тенями и белыми барашками. Небо становится голубым ниже и глубже, а к горизонту зеленеет, приобретая справа, над теплым коричневым цветом скал, уже совсем бирюзовый оттенок. Фиолетовые тени на облаках и нижних плоскостях крыльев птиц хорошо подчеркивают их освещенность. Этой, по существу пленерной, гамме придан декоративный характер путем сильной интенсификации цветов и окраски ими больших плоскостей.
Движение, начинаясь в полете лебедей у правого края картины, развивается по волнистой линии, но, доходя до левого края картины, как бы идет вниз в двух более малых по размерам птицах с тем, чтобы через белый парусник и пятна снега на скалистом берегу возвратиться снова к правому краю внизу картины. Мелкие белые облачка внизу, расположенные параллельно горизонту, как и белые буруны на волнах, связываясь с верхним рядом птиц, подчеркивают горизонтальность композиции.
Не выходящее за пределы картины движение по овалу переживается не столько в своей устремленности, что создавало бы драматичность, сколько в ритме подъемов и опусканий, как бы качания в воздухе, выражающего эту песню о безмятежной радости и гармонической свободе. В этом и выявляется тема как бы погружения в «голубой простор» и птиц, и корабля, и самого зрителя. Берег не просто обозначен силуэтом, но ясно виден —суровый, скалистый, покрытый вечными снегами, как бы указывающий на то, что местом действия является далекий Север. Парусник вызывает ассоциации, связанные с романтикой дальних плаваний, с морскими просторами сурового Севера. То, что именно эта, обычно столь мрачная и бурная, природа сейчас так безмятежно улыбается, еще усиливает чувство гармонии, радости и счастья, которым веет от картины. Так действенное, повествовательное начало, которое у Рылова, как правило, носило ранее драматическую трактовку, здесь приобрело светлую, спокойную радость. Гармоническое решение эпической темы композиционно выразилось в равновесии предметов и пространства, их равнозначности в картине.
Все это и делает полотно «В голубом просторе» классическим произведением. Замечательно, что при сильной декоративности оно не смотрится декоративным панно. Хотя его цветовое решение и характер живописи порою и напоминают майолику, все строение образа и изображения обладает чисто картинной, станковой углубленностью и сложностью. В нем есть та тонкость переходов тонов и освещения и образуемая этим возможность постепенного раскрытия изображения, углубления в него, которые делают это произведение Рылова подлинной картиной. «В голубом просторе» — синтетический «пейзаж воображения», сочиненный «от себя», не изображающий конкретного вида, хотя и очень реальный, убедительный. В нем есть даже черты некоторой экзотики, что является данью Рылова распространенному в те годы в литературе и искусстве увлечению. Но, показывая, с какой живостью откликался Рылов на все новое в искусстве, этот налет экзотики в своей незначительности, в том, что он никак не определяет содержания картины, свидетельствует, что при всех этих естественных откликах Рылов оставался всегда сам собою и шел своим путем, решая задачи и идеи, органично и медленно созревавшие в его творчестве.
Картина «В голубом просторе» явилась классическим результатом многолетней практики писания картин «от себя», она была как бы апофеозом этого завещанного Рылову его учителем Куинджи метода и вполне его оправдывала. Это была пейзажная композиция, реальная и вместе с тем символическая. В ней нашла свое синтетическое завершение та романтическая тема «ветровых песен», которая в столь различных вариациях и так долго развивалась в творчестве Рылова.
Картина «В голубом просторе», подводя итог пережитому и прочувствованному художником, стала вместе с тем его первым словом о новом, о тех впечатлениях и переживаниях, правда еще не очень конкретно им осознаваемых, которые принес новый мир, открывшийся Октябрьской революцией.
Картина эта очень характерна для своего времени и как показатель того, каким образом входили в новую культуру, в ее новые задачи деятели дореволюционного искусства.
Как всякое большое художественное произведение, картина «В голубом просторе» выразила какую-то часть духовной атмосферы своего времени. Своим мажорным, светлым строем она характерна для общих настроений, переживавшихся в это время теми художниками, которые приветствовали революцию, как Рылов, и с первых же дней стали работать с новой властью. Воспитанные в старом мире, они, разумеется, не представляли себе ясно ни задач, ни сути совершившегося переворота, ни его конкретного содержания. Но это была для них та очистительная буря, которой давно ждали лучшие люди России. Это было открытие дверей в царство справедливости, добра и света. Совершилось, наконец, то, о чем так долго мечтала передовая интеллигенция: «Пришло время, — говорил Тузенбах в «Трех сестрах», — надвигается на нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку». Теперь это все совершилось, царство простых людей труда было душевно близко скромному и трудолюбивому Рылову, его демократическим художественным убеждениям. Это ощущение вырвавшейся на свободу жизни, радостного рождения нового, светлого мира и выразил Рылов в своем пейзаже, пронизанном светом и воздухом, с мотивом свободного полета лебедей над морскими просторами.
Не надо, однако, представлять себе создание этого полотна как сознательное, преднамеренное желание отобразить именно революцию или переработать старый, любимый Рыловым мотив в соответствии «новому строю чувств молодого советского общества», как полагают некоторые из писавших о Рылове. Сознательный аллегоризм был чужд художнику вообще, и в данной картине, в частности, Рылов не стремился «соответствовать» каким-то внешним по отношению к нему настроениям, а сам их в той или иной мере переживал. Дело было именно в том, что художник органично выражал свое личное жизнерадостное состояние, что ему самому улыбался мир и он хотел передать эту улыбку. Именно потому, что он сам испытывал от новой жизни, несмотря на все материальные, бытовые трудности, чувство подъема, потому, что естественные для 1917 года переживания тревоги, напряженного ожидания и нервозности разрешились как бы вздохом облегчения, он и смог в пейзажном образе так органично, подлинно поэтически, без навязчивых аллегорий выразить свою эпоху.
Другое дело, что здесь у художника могли быть, а у зрителя почти наверняка возникали известные ассоциации. Романтическая символика, свойственная Рылову, окрашивала собою и эту картину. Но именно символика, а не аллегория. Это было достаточно общо символизируемое рождение нового мира, что, как известно, являлось весьма характерным для многих поэтов и художников в первых их попытках отражения и воспевания революции. Но если в сюжетных произведениях, будь то «Двенадцать» А. А. Блока или «Петроград 1918 года» К. С. Петрова-Водкина, символика носила более ясный и определенный характер, то в пейзаже она, естественно, была более общей и расплывчатой. Она открывала большие возможности отвлеченного, малоконкретного, но в основном правильного воспевания революции. Это была традиция развитой в литературе и искусстве символики пейзажа настроения, передачи «духа эпохи» посредством пейзажных ассоциаций. И чем они были непосредственнее, чем более пейзажной, а не сюжетной была эта символика, тем она становилась реальнее.
Рылову на всем протяжении его творчества было свойственно стремление к пейзажу-картине «большого стиля», — так сказать, к «историческому пейзажу». Именно в этих целях он прибегает в картине «В голубом просторе» к развернутой повествовательности и к таким традиционно поэтическим мотивам, как грозные скалы в океане, бегущий по волнам парусник и т. д. Он трактует этот героический исторический пейзаж всеобще, чтобы иметь возможность свободно передавать свои мечты, выразить широкие общие чувства и переживания. Это пейзаж-симфония, симфония героическая и радостная, симфония света, голубой лазури.
Рылов ставил себе очень трудную задачу: создать героический пейзаж. В обстановке революционного подъема, в атмосфере рождения нового мира, даже не размышляя много о существе этого мира, а почувствовав это героическое, художник поднялся до подлинно патетических чувств. Природа раскрывалась ему как картина некоего мирового бытия, беспредельного и возвышенного в простоте своих явлений. Ее озаряло солнце и овевали ветры вольных просторов. Так смог Рылов в картине «В голубом просторе» создать новую пейзажную композицию, которую нельзя было бы создать в других условиях. Революционная эпоха дала художнику эту возможность, и именно потому сама получила здесь свое эстетическое выражение.
В этом заключается большое принципиальное значение и ценность картины Рылова. Эпоха, ее общественное содержание получили здесь то выражение, которое возможно для них в пейзажной живописи. Тем самым это полотно положило начало советской пейзажной живописи и осталось в известной мере до сих пор образцом пейзажа-картины, пейзажа, выражающего свою эпоху.

---

<<<  Русская советская живопись . Обзор. Часть 8. <<<
>>> Борис Михайлович Кустодиев (1878—1927) >>>