Успех этих трех картин, особенно последней, был поистине грандиозным. К молодому художнику пришла слава. «Имя Федотова гремело по городу, — вспоминал впоследствии один из его друзей.—Повсюду, от аристократической гостиной до каморки апраксинского торговца, только и было речи, что о замечательных работах новоявленного русского жанриста». Его творчество встретило особенно высокую оценку в кругах передовой, прогрессивно настроенной интеллигенции. Мемуаристы единодушно рассказывают о множестве восхищенных зрителей, толпившихся возле федотовских картин, и отзывы критики в полной мере подтверждают рассказы современников. «Непроходимая толпа, которая во время выставки не уменьшалась перед образцовыми картинами г. Федотова, служит самым убедительным доказательством того восторга и сочувствия, которые возбуждали эти произведения в большинстве посетителей художественной выставки», — отмечал некрасовский журнал «Современник». «Судьба обещает подарить нас новою славою, дать нам новое знаменитое имя. Г. Федотов первыми своими трудами становится в ряд первых наших мастеров; все корифеи искусства отдали ему уже должную дань хвалы, почтения — и удивления»,— писал в «Москвитянине» историк М. П. Погодин.
Передовая русская критика тогда же с большой тонкостью сумела определить причины этого поразительного и беспримерного успеха.
«Причина почти всеобщего восторга, производимого картинами г. Федотова, главнейшим образом заключается в том, что содержание для них он выбрал из русского быта и из сферы, нам более или менее знакомой, — писал тогда в «Современнике» Майков. — Давно ли искусство не имело ничего общего с жизнью и действительностью? Лишь в наши дни человек со всеми его странностями и пороками, принадлежащий даже к самому низкому обществу и стоящий на самой низшей ступени человеческого достоинства, обратил на себя внимание искусства потому только, что он человек. Это литературное преобразование началось со времени Пушкина; окончательный удар обветшалым понятиям старой школы был нанесен появлением Гоголя. Идеализация сменилась изображением явлений действительности во всей их полноте и истине. .. В живописи перед нашими глазами совершился такой же переворот.. . Результат этого движения — отсутствие идеализации там, где нужны, если можно так выразиться, плоть и кровь».
Зрители сороковых годов прошлого века оценили в Федотове новатора, который увел русскую живопись от безжизненных и отвлеченных академических тем и обратил ее к реальным проблемам живой современности. Новаторский характер картин Федотова был особенно заметен на выставке в Академии художеств, где преобладали «обычные «Геркулесы, ввергающие Минасов в море», «Яны Усмовецы, останавливающие быков на бегу», «Милосердные самаряне» и другие картины рутинно-академического пошиба», — как рассказывает современный мемуарист. В лице Федотова русская живопись вышла, наконец, на тот путь, который был уже отмечен многочисленными замечательными достижениями передовой русской литературы от «Станционного смотрителя» и гоголевской «Шинели» до произведений «натуральной школы» 1840-х годов. Героями картин Федотова стали не «знаменитые мужи древности», не персонажи евангельских и библейских легенд, а простые «маленькие люди» с их повседневной жизнью, обыденными чувствами и негероической судьбой.
Новаторскую сущность федотовских картин определили, однако же, отнюдь не одни сюжеты. Именно в области современной тематики художник имел довольно многочисленных предшественников. Русская живопись еще задолго до Федотова обращалась к темам окружающей действительности, а в творчестве Венецианова и мастеров его школы бытовые темы получили особенно широкое развитие. Современная тематика характеризует и русскую графику тридцатых и сороковых годов. Но Федотов поднял жанровую живопись на уровень большого, правдивого и социально заостренного искусства. Новым в художественной системе Федотова был прежде всего дух социального протеста и обличения темных сторон современной жизни; новым был и последовательно реалистический метод Федотова, чуждый идеализации и пассивной созерцательности, свойственной его предшественникам. Именно эти глубоко новаторские особенности творчества обусловили историческое значение Федотова как основоположника критического реализма в русской живописи.
Мировоззрение и творчество Федотова развивались в общем русле общественного и идейного движения 1840-х годов и отразили те сдвиги, которые характеризуют русскую культуру накануне революционного 1848 года. В. И. Ленин подчеркивал, что история общественной мысли в России объективно связана с борьбой народных масс против крепостнического строя. Глухое волнение крепостного крестьянства находило отклик в сознании передовой русской общественности, в литературе и искусстве. Во главе этого идейного движения стоял революционный демократ Белинский, оказывавший огромное влияние на творческую деятельность художников своего поколения. Успех Федотова — это успех передовых идей его времени.
Социальная тема с полной отчетливостью выступает уже в его первой картине — «Свежий кавалер» (1847).
Федотов изобразил здесь «последствия пирушки по случаю получения первого ордена» — обычную житейскую сценку из чиновничьего быта, проникнутую незатейливым юмором. Но содержание картины становится шире ее темы, сила художественного обобщения превращает обыденное в типическое. С поразительной остротой и точностью охарактеризован «герой» — чиновник, образцовый представитель своей среды и своей эпохи, «наш ужасающий чиновник тридцатых годов», как называла его передовая критика того времени.
«Взгляните этому чиновнику в лицо, — писал позднее с восторгом В. В. Стасов, — перед вами понаторелая, одеревенелая натура, продажный взяточник, бездушный раб своего начальника, ни о чем уже не мыслящий, кроме того, что даст ему денег и крестик в петлицу. Он свиреп и безжалостен, он утопит кого и что захочет, и ни одна складочка на его лице из риноцеросовой шкуры не дрогнет. Злость, чванство, бездушие, боготворение ордена как наивысшего и безапелляционного аргумента, вконец опошлившаяся жизнь — все это присутствует в этом лице, в этой позе и фигуре закоренелого чиновника в халате и босиком, в папильотках и с орденом на груди».
Та же задача обличения и социальной сатиры, только поставленная на более широком и разнообразном материале,—в «Сватовстве майора».
Федотов разработал этот сюжет не только в живописи, но и в литературе; ему принадлежит поэма «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора», которая представляет собою развернутый стихотворный комментарий к картине, а также «Рацея» — «рассказ простонародный протяжным напевом», написанный специально в качестве объяснения к «Сватовству майора». Поэт-художник поставил перед собой задачу показать
...как люди на свете живут,
Как иные на чужой счет жуют.
Уже в самой интонации стихотворного объяснения, имитирующего «раешные стихи» и подписи под лубочными картинками, выражено сатирическое отношение художника к его героям. Он последовательно показывает сначала место действия:
Вот купецкий дом —
Всего вдоволь в нем,
Только толку нет ни в чем:
Одно пахнет деревней,
Другое харчевней...
а затем, одного за другим, всех действующих лиц:
Вот сам хозяин-купец,
Денег полон ларец...
Уж чего бы еще? Да взманила, вишь, честь:
«Не хочу, вишь, зятька с бородою...
Мне по крайности дай хоть майора,
Без того никому не отдам свою дочь!..»
...Панкратьевна-сваха,
Бессовестная привираха,
В парчовом шугае, толстая складом,
Идет с докладом,
Что, дескать, жених изволил пожаловать...
...наша невеста Не найдет сдуру места:
Мужчина! чужой!
Ой, стыд-то какой!
…………………….
А умная мать
За платье ее хвать!
И вот, извольте посмотреть,
Как в другой горнице
Грозит ястреб горлице, —
Как майор толстый, бравый,
Карман дырявый,
Крутит свой ус:
«Я, дескать, до денежек доберусь!»...
Персонажи картины вполне соответствуют этим стихотворным характеристикам; но существенно, что элементы карикатуры совершенно чужды «Сватовству майора». Сила федотовской сатиры не в преувеличении и гротеске, а в полной реальности изображаемого. Современников поразила именно эта необычайная жизненность и правдивость образов и безупречная точность деталей вплоть до мельчайших особенностей быта и обстановки. Зрители не верили, что изображенный эпизод является вымыслом художника и даже искали живых прообразов майора и других персонажей картины. Один мемуарист уверяет, что вскоре после выставки к Федотову явился какой-то незнакомец в майорском мундире и объяснил, «что приехал только затем, чтобы выразить свой восторг и удивление, что художник, не знавший его, так мастерски и правдиво написал его историю, что история «Майора»—это его собственная история». Достоверность этого рассказа сомнительна, но характерно, что подобные анекдоты возникали в кругу первых зрителей картины. Сцена «Сватовства майора» казалась им как бы выхваченной из самой окружающей действительности.
«Поэзия реальная, поэзия жизни, поэзия действительности есть, наконец, истинная и настоящая поэзия нашего времени, — писал Белинский. — Ее отличительный характер состоит в верности действительности; она не пересоздает жизнь, но воспроизводит, воссоздает ее и, как выпуклое стекло, отражает в себе, под одною точкою зрения, разнообразные ее явления, выбирая из них те, которые нужны для составления полной, оживленной и единой картины».
Нет сомнения в том, что Федотов сознательно стремился к «реальной поэзии», о которой говорила передовая демократическая эстетика его времени. Об этом свидетельствует реалистический метод Федотова, сложившийся в итоге долгих и напряженных исканий жизненной правды.
«Моего труда в мастерской немного: только десятая доля. Главная моя работа на улицах и в чужих домах. Я учусь жизнью. Я тружусь, глядя в оба глаза», — говорил Федотов.
Эти слова в полной мере подтверждаются целым циклом этюдов, набросков и натурных зарисовок, связанных с работой над «Сватовством майора». Федотов, как известно, почти миновал академическую школу с ее рутинными правилами, оглядкой на классические образцы и преклонением перед античным искусством. Он действительно «учился жизнью» — не только потому, что всегда начинал с подробного и тщательного изучения натуры, но и в более глубоком смысле: он понимал искусство лишь как отражение и образное воплощение живой современности. Острый идейный замысел положен в основу каждой его работы; ни один рисунок не был для него только учебной штудией, только средством развить те или иные технические навыки, решить те или иные формальные задачи. Мастерство Федотова росло вместе с умением видеть и понимать жизнь.
Один из друзей Федотова, И. Можайский, рассказывает, со слов самого художника, о том, как складывались основные образы «Сватовства майора»:
«... Могут быть такие счастливцы, которым воображение сейчас же дает нужный тип. Я не принадлежу к их числу, а, может быть, и слишком добросовестен, чтобы игру фантазии выдавать за возможное. Когда мне понадобился тип купца для моего «Майора», я часто ходил по Гостиному и Апраксину двору, присматриваясь к лицам купцов, прислушиваясь к их говору и изучая их ухватки. . . Наконец, однажды, у Аничкина моста я встретил осуществление моего идеала, и ни один счастливец, которому было назначено на Невском самое приятное рандеву, не мог более обрадоваться своей красавице, как я обрадовался моей рыжей бороде и толстому брюху. Я проводил мою находку до дома, потом нашел случай с ним познакомиться. .. изучал его характер... и тогда только внес его в свою картину. Целый год изучал я одно лицо; а чего мне стоили другие!»
Рассказ продолжает другой мемуарист, также близкий друг художника, писавший с его слов:
«При отделке «Сватовства» Федотову прежде всего понадобился образец комнаты, приличной сюжету картины. Под разными предлогами он входил во многие купеческие дома, придумывал, высматривал и оставался недовольным. Там хороши были стены, но аксессуары с ними не ладили; там годилась обстановка, но комната была слишком светла и велика. Один раз, проходя около какого-то русского трактира. . . художник приметил сквозь окна главной комнаты люстру с закопченными стеклышками, которая «так и лезла сама в его картину». Тотчас же зашел он в таверну и с неописанным удовольствием нашел то, чего искал так долго. Стены, вымазанные желто-бурою краскою, картины самой наивной отделки, потолок, изукрашенный расписными «пукетами», пожелтевшие двери — все это совершенно согласовалось с идеалом, столько дней носившимся в воображении Федотова.
Едва только одолел он первую трудность, явилась тысяча других. Нужно было сыскать оригинал купца, застегивающего кафтан, его жены, удерживающей (на картине) невесту за платье, невесту, прислугу, жениха, кисейное платье, разные аксессуарные вещи, необходимые для картины. Разыскание живых типов по широкому Петербургу не могло быть в тягость нашему наблюдателю, найти лица не было делом очень тяжелым. .. Какой-то добродушный купец.. . охотно согласился дать скопировать свою особу, один из знакомых офицеров сам вызвался служить натурой для жениха, беспрекословно облачаясь в мундир и стоя на одном месте столько времени, сколько того было угодно Федотову. На Толкучем и на Андреевском рынках наш живописец высмотрел несколько старух и сидельцев. . . и нанял за сходную цену... Платья, мебель и мелкие вещи были взяты у приятелей,, а предметы такого же рода, слишком старые и загрязненные, выбирались из лавок или рестораций».
Современники настоятельно подчеркивают близость федотовских картин к натуре, их почти документальную точность в воссоздании действительности. Эта особенность, и в самом деле характерная для Федотова,, сближающая его творчество с произведениями «натуральной школы» в русской литературе сороковых годов, особенно ценилась его первыми зрителями. Но было бы ошибкой думать, будто бы творческая работа Федотова исчерпывалась поисками натуры и ее точным воспроизведением в живописи.
Уже из приведенных цитат вполне очевидно, что главным для Федотова была не мелочная тщательность наблюдения, а искание выразительного и типичного. Образы майора, купца, невесты и других были не портретами живых купцов и майоров, а результатом внимательного отбора и сложного синтеза характерных черт, присущих тому или иному социальному типу. Неизменно опираясь на изучение живой действительности, Федотов, однако, очень далек от пассивного копирования натуры — он ее перерабатывает, обобщает и типизирует.
Психологические задачи сравнительно мало занимали Федотова в период создания «Сватовства майора». В раскрытии внутреннего мира своих персонажей он, в сущности, не идет дальше самых общих и беглых характеристик. Все его внимание устремлено не на психологическую, а на социальную характеристику образа. В соответствии с задачами сатиры, он настойчиво подчеркивает отрицательные и комические стороны, типичные не только для избранных им персонажей, но и для всего их общественного круга: заносчивое чванство и победоносную самоуверенность майора, решившего «поправить свои обстоятельства» выгодной женитьбой, которая спасет его от разорения; подобострастную и примитивную грубость купеческой четы, мечтающей породниться с дворянином; глуповатое жеманство, невесты; плутовское красноречие свахи. Язвительная насмешка художника не коснулась только второстепенных персонажей картины — купеческих слуг, представителей простого народа, которые изображены с полным: сочувствием и серьезностью.
Идейный замысел «Сватовства майора» воплощен в уже вполне зрелых и художественно совершенных формах.
Замечательны чисто живописные достижения художника. Федотов здесь в колористическом отношении оказывается намного выше своих современников — академических живописцев, в том числе и самого Брюллова. Цвет у него становится в первую очередь средством правдивого изображения материальной предметности мира. С изощренным мастерством передана фактура красного дерева, бронзы, хрусталя, прозрачного тюля и тяжелых шелковых тканей. Среди мастеров натюрморта первой половины XIX века Федотов не имеет соперников. Вещи как бы оживают в его картине, становясь неотъемлемым и активным элементом изобразительного повествования.
«Сватовство майора» дошло до нас в двух вариантах. Вскоре после выставки, вероятно около 1850 года, Федотов написал копию или, вернее, переработанное повторение своей картины. Изменения, которые он внес, свидетельствовали о некоторых новых тенденциях, характеризующих позднее творчество Федотова.
Перемены коснулись прежде всего формальной стороны произведения. Добиваясь наибольшей ясности и простоты в композиции, Федотов устранил целый ряд подробностей, несколько перегружавших первый вариант «Сватовства майора». Гораздо менее детально проработаны изображения гравюр и портретов, висящих на стенах комнаты, сократилось число всевозможных аксессуаров, исчезла, в частности, пресловутая люстра и роспись потолка «пукетами», которые так нравились посетителям академической выставки. Внимание зрителей уже не отвлекается занимательными подробностями и сильнее сконцентрировано на сюжете и переживаниях действующих лиц. Но Федотов не ограничился одними только переменами в формальном решении «Сватовства майора». Изменения затрагивают и самую сущность картины, ее идейный замысел.
Это становится вполне очевидным, если мы сравним образ невесты в первом и втором варианте картины.
Первоначально невеста была типичной придурковатой купеческой дочкой. Федотов осмеял ее и в картине, и в сопровождающей картину «Рацее»:
...наша невеста
Не найдет сдуру места...
А в новой картине ее характеристика совершенно меняется: перед нами простая русская девушка, в которой нет ничего глупого или смешного.
Федотов уже не ограничивает себя задачами сатиры — он стремится к созданию положительного образа. С еще большей отчетливостью эти новые тенденции выступают в поздней картине Федотова «Вдовушка».
<<< Александр Андреевич Иванов (1806-1858) <<<
>>> Павел Андреевич Федотов (1815-1852) >>>