Василий Андреевич Тропинин принадлежал к тому поколению, которое выдвинуло первых русских романтиков. Он был даже несколько старше Кипренского, но неблагоприятные обстоятельства надолго задержали развитие его таланта.
В те годы, когда Кипренский создал портрет Давыдова, отмечающий вершину русской романтической живописи, Тропинин был еще безвестным крепостным художником в украинском поместье графа Моркова и с занятиями живописью совмещал обязанности кондитера и старшего лакея. По прихоти помещика он не смог завершить своего образования в Академии художеств. Годы молодости Тропинина ушли на то, чтобы самоучкой, наперекор препятствиям овладеть техническим умением и добиться профессионального мастерства.
В учении он выбрал тот путь, каким обычно шли художники-самоучки его времени: он упорно и помногу работал с натуры и копировал картины в частных художественных коллекциях, к которым имел доступ благодаря связям своего помещика. Технику живописи он изучал не в академической мастерской, а на собственном опыте и на произведениях старых мастеров, а жизнь на Украине, как впоследствии говорил сам художник, заменила ему поездку в Италию.
Эта система самообразования при всех своих недостатках могла все же иметь и некоторые положительные стороны для художника с большим и самобытным талантом. Свобода от рутинного академического преподавания отчасти помогла Тропинину сохранить в неприкосновенности чистоту и своеобразие своих художнических восприятий. Живое общение с природой и знание народного быта, подкрепляемое постоянной работой с натуры, содействовали развитию реалистических тенденций, присущих дарованию Тропинина. Но в молодые годы, насильственно оторванный от художественной среды, он еще не стоял на уровне передовых задач искусства своего времени. Творчество Тропинина даже в конце 1810-х годов сближается по стилю не с работами его сверстников, а с искусством XVIII века. Его юношеские картины должны были казаться современникам несколько старомодными и провинциальными. Правда, уже в самых ранних произведениях Тропинина вполне явственно выступают своеобразие и сила его таланта; но прежде чем стать большим художником, Тропинин должен был добиться освобождения от крепостной зависимости, которая мучительно подавляла и сковывала его творческую волю.
Долгожданная свобода пришла только в 1823 году, когда Тропинину было уже сорок семь лет; к этой поре и относится расцвет его дарования. Подъем, пережитый художником в 1820-х годах, кажется необычайным и не соответствует ни его возрасту, ни той медлительности, с какой созревал его талант. Как будто одним могучим усилием преодолел он преграды, отделявшие его от современности, и сразу выдвинулся в первые ряды русских художников. Именно в этот период возникла его собственная, самостоятельная художественная система, своеобразно переработавшая наследие классицизма и живописные приемы XVIII века, и окончательно оформился созданный Тропининым жанр интимного бытового портрета.
«Портрет человека пишется для памяти ему близких людей, людей, его любящих», — говорил сам Тропинин; в этом несколько наивном утверждении заключена, в сущности, целая программа, характеризующая задачи Тропинина и его отношение к действительности. В тропининских портретах передан интимный, «домашний» облик людей его эпохи; персонажи Тропинина не «позируют» перед художником и зрителем, а запечатлены такими, каковы они были в частной жизни, вокруг семейного очага.
В конце 1826 года С. А. Соболевский, близкий друг Пушкина, обратился к Тропинину с предложением написать портрет поэта.
«Соболевский был недоволен приглаженными и припомаженными портретами Пушкина, какие тогда появились. Ему хотелось сохранить изображение поэта, как он есть, как он бывал чаще, и он просил Тропинина, одного из лучших тогдашних портретистов Москвы, если только не России, нарисовать ему Пушкина в домашнем халате, растрепанного, с заветным перстнем на пальце», — рассказывает, со слов самого Тропинина, один из современных ему мемуаристов.
Таким, по-видимому, и был первоначальный замысел портрета. Дело художника сводилось лишь к тому, чтобы запечатлеть облик Пушкина со всей возможной точностью и правдивостью, не задаваясь сложными задачами психологического анализа и раскрытия внутреннего образа.
В эскизе, написанном непосредственно с натуры, Тропинин ближе всего подошел к осуществлению пожеланий Соболевского. Он дал непритязательное, но, несомненно, вполне точное и похожее изображение Пушкина — «в домашнем халате и растрепанного», как просил Соболевский. Но в самом облике поэта было нечто, настолько отличавшее его от рядовых москвичей, обычных моделей Тропинина, что решение образа не смогло войти в уже устоявшуюся, привычную тропининскую систему.
Работая над портретом, Тропинин, в сущности, очень далеко отошел от своего первоначального замысла. Это не значит, конечно, что он отошел и от правдивого воспроизведения натуры. Нет сомнений, что Пушкин позировал не только для эскиза, но и для портрета, и воссоздание живого облика поэта по-прежнему оставалось главной задачей Тропинина. Сходства в портрете не меньше, чем в эскизе, но само понимание образа стало иным. От первоначального замысла остались только внешние атрибуты «домашности» — халат, расстегнутый воротник рубашки, растрепанные волосы, но всем этим подробностям придан совершенно новый смысл: они воспринимаются не как свидетельство интимной непринужденности позирующего, а, скорее, как признак того «поэтического беспорядка», с каким романтическое искусство так часто связывало представление о вдохновении. Тропинин написал не «частного человека Пушкина», о чем просил его Соболевский, а вдохновенного поэта, уловив в его облике выражение глубокой внутренней значительности и творческой напряженности. По своему образному строю портрет Пушкина перекликается с произведениями современной Тропинину романтической живописи, но при этом Тропинин сумел создать романтический образ, не поступившись реалистической точностью и правдивостью изображения.
Пушкин изображен сидящим, в естественной и непринужденной позе. Правая рука, на которой видны два перстня, положена на столик с раскрытой книгой. Кроме этой книги, в портрете нет никаких аксессуаров, связанных с литературной профессией Пушкина. Он одет в просторный домашний халат с синими отворотами, а шея повязана длинным голубым шарфом. Фон и одежда объединены общим золотисто-коричневым тоном, на котором особенно выделяется лицо, оттененное белизной отворота рубашки, — самое интенсивное красочное пятно в картине является одновременно и ее композиционным центром. Художник не стремился «приукрасить» лицо Пушкина и смягчить неправильность его черт; но, добросовестно следуя натуре, он сумел воссоздать и запечатлеть его высокую одухотворенность.
Современники единодушно признали в тропининском портрете безукоризненное сходство с Пушкиным. Правда, один из критиков отмечал, что художнику не удалось передать быстрый взгляд поэта. Но этот упрек вряд ли справедлив: именно во взгляде Пушкина, напряженном и пристальном, с наибольшей силой выражено содержание портретной характеристики. В широко раскрытых голубых глазах поэта светится подлинное вдохновение. В соответствии с романтическим замыслом Тропинин стремился придать его взору то выражение, которое он принимал в минуты творчества.
В сравнении с известным портретом Пушкина работы Кипренского тро-пининский портрет кажется более скромным и, пожалуй, интимным, но не уступает ему ни по выразительности, ни по живописной силе. Портрету Пушкина, бесспорно, принадлежит одно из первых мест и в иконографии поэта, и в творчестве Тропинина.

---

<<< Орест Адамович Кипренский (1782—1836) <<<
>>> Сильвестр Феодосиевич Щедрин (1791—1830) >>>